Неточные совпадения
Я видел также, что дед
готовит что-то, пугающее бабушку и
мать. Он часто запирался в комнате
матери и ныл, взвизгивал там, как неприятная мне деревянная дудка кривобокого пастуха Никанора. Во время одной из таких бесед
мать крикнула на весь дом...
Еще при первом слухе о помолвке Женни
мать Агния запретила Петру Лукичу
готовить что бы то ни было к свадебному наряду дочери.
Мать очень дружески ее успокоила, говоря, что это безделица, и что дети поедят после (она уже слышала, что нам
готовят особое кушанье), и что тетушка об этом никогда не узнает.
Мать очень твердо объявила, что будет жить гостьей и что берет на себя только одно дело: заказывать кушанья для стола нашему городскому повару Макею, и то с тем, чтобы бабушка сама приказывала для себя
готовить кушанье, по своему вкусу, своему деревенскому повару Степану.
Отец и
мать любовались отношением девочки к брату, хвалили при нем ее доброе сердце, и незаметно она стала признанной наперсницей горбуна — учила его пользоваться игрушками, помогала
готовить уроки, читала ему истории о принцах и феях.
Двадцатого апреля я выехал передовым в Ярославль, чтобы приготовить там театр, но там и
готовить нечего было, нужно было только нанять номера. Театр держал толстяк-украинец Любимов-Деркач,
матерый антрепренер, известный картежник. И ничем нельзя было больше обидеть его, как изменив одну только букву фамилии, назвать не Деркач, а Дергач. Слишком ясный намек и, как говорили, не безосновательный, хотя и Деркач — словечко не из красивых: истертый веник.
Марья же Павловна наивно думала, что, не жалуясь на стол, который
готовил старик повар, и на то, что дорожки в парке не все были чищены, и что вместо лакеев был один мальчик, что она делает всё, что может
мать, жертвующая собой для своего сына.
Дома дочь с
матерью куда-нибудь ездили или у них был кто-нибудь; сын был в гимназии,
готовил уроки с репетиторами и учился исправно тому, чему учат в гимназии.
Там всегдашние, трогательные попечения небесной благодетельности не уступают самым нежнейшим родительским попечениям и, осыпая цветами колыбель младенцев, скрывают от сирот несчастие сиротства; там кроткая улыбка добродушной надзирательницы заменяет для юных сердец счастливую улыбку
матери; там благоразумный надзиратель заступает место отца и, приучая их к трудолюбию, к порядку,
готовит в них отечеству полезных граждан.
Отец спал на клеенчатом диване пьяный,
мать возилась в кухне у печки,
готовя обед.
Езжала Никитишна и к
матерям обительским обеды
готовить, когда, бывало, после Макарья, купцы богатые, скитские «благодетели», наедут к
матерям погостить, побаловать, да кстати и Богу помолиться.
Матери Таифе скажи — поминок
сготовила бы деяновскому сроднику Аркадии, обночуют, может статься, у него.
Саша Усков, молодой человек 25-ти лет, из-за которого весь сыр-бор загорелся, давно уже пришел и, как советовал ему его заступник, дядя по
матери, добрейший Иван Маркович, смиренно сидит в зале около двери, идущей в кабинет, и
готовит себя к откровенному, искреннему объяснению.
Начать с того, что мы, мальчуганами по десятому году, уже
готовили себя к долголетнему ученью и добровольно.Если б я упрашивал
мать; «
Готовьте меня в гусары», очень возможно, что меня отдали бы в кадеты. Но меня еще за год до поступления в первый класс учил латыни бывший приемыш-воспитанник моей тетки, кончивший курс в нашей же гимназии.
Прежние мои родственные и дружеские связи свелись к моим давнишним отношениям к семейству Дондуковых. Та девушка, которую я
готовил себе в невесты, давно уже была замужем за графом Гейденом, с которым я прожил две зимы в одной квартире, в 1861–1862 и 1862–1863 годах. Ее брат тоже был уже отец семейства. Их
мать, полюбившая меня, как сына, жила в доме дочери, и эти два дома были единственными, где я бывал запросто. Кузина моя Сонечка Баратынская уже лежала на одном из петербургских кладбищ.
Распустил слух в народе, будто я
готовила заговор, которым хочу истребить меньшого брата,
мать его и всех его приближенных, и скрылся в Троицкий монастырь.
Приказ этот поразил, как громом, Петра Валериановича, которому
мать,
готовя сюрприз, ни слова не сказала о своем ходатайстве.
Старшего удалось убедить подождать еще месяц с платой за квартиру. Удалось упросить отсрочки и у прочих кредиторов. А тут еще подвернулся и другой урок. Фруктовщица, как называла за глаза
мать Гусынь Верочка, рекомендовала ее в дом своих знакомых, где требовалось
готовить маленькую дочку. Дела бабушки и Верочки поправились сразу. Верочка ожила, повеселела. Ожила и бабушка. Теперь у нее была возможность приобретать лекарство от ревматизма и питаться не одним картофелем с хлебом.
Он обладал пылкою душою, редким умом, непоколебимою, выдающеюся силою воли и имел бы все главные качества великого монарха, если бы воспитание образовало или усовершенствовало в нем природные способности, но рано лишенный отца и
матери, отданный на произвол буйных вельмож, ослепленных безрассудным личным властолюбием, он был на престоле несчастнейшим сиротою русской державы, и не только для себя, но и для миллионов своих подданных
готовил несчастие своими пороками, легко возникающими при самых лучших естественных свойствах, когда еще ум, этот исправитель страстей, недостаточно окреп в молодом теле.
Вильмессан говорит, что в Париже
мать такой девочки «
готовит дочь на свое место и сама становится при ней bonne pour tout faire» (*).